всех мастей. Преступный мир был четко регламентирован по принадлежности и промыслу. Иваны – это грабители и авторитеты у тюремных и каторжан. Храпы или Глоты, помощники Иванам. Игроки занимались азартными играми. Вернее, разводом на деньги и имущество пьяных и случайных лиц, веривших в собственную удачу. Огольцы – подрастающее поколение, специализировалось на мелких кражах с торговых рядов. Поездошники совершали кражи из экипажей и пролёток. Портяночники воровали по мелочам – шапку, баул, корзинку. Ширмачи были способны аккуратно вытащить кошелёк. Форточники, умело забирались через форточки. Затем отрывали квартиру и выносили все ценное имущество. На Хитровской площади, в Москве, можно было купить все что угодно. В том числе и любого человека. Можно было и продать все. В том числе и человека. Поэтому одежда гостей, необычный разговор, жёсткое самоуверенное поведение вызвало уважение и у старосты. Последней точкой стало то, что староста заметил у сыщика револьвер, находящийся под левой рукой. Евграф показал его специально, чтобы развеять последние сомнения. Прибежал и паренёк. Принёс хлеба, большой шмоток сала, варёных яиц, две банки огурцов, варёной картошки, пару варёных куриц и литровый штоф корчмы.

– Повечеряем, если не против. Ты, Семён-Шило и ты Крот скидывайте одежду. Нары любые выбирайте. Как дома располагайтесь. Выпить надобно за знакомство. После и поговорим. Обсудим дела наши. Меня кличут Санька-солдат, я старший на Всехсвятском. Остальных представлю за столом, когда слово давать буду. – сказал староста и встав, поставил на стол, второй штоф и снедь, что лежала на подоконнике.

– Мы не против хорошей компании. Правда, Крот? – спросил сыщик у надзирателя.

– Поесть завсегда. Тем более, с дороги. А выпить – это хорошо придумано, – весело ответил Егор Егорович.

– Только вот дело одно надо провернуть, с вашей помощью. Потом и выпьем водки-канки, – очень серьёзно сказал Тулин.

– Какое дело? – насторожился староста.

– Мы с Кротом немного по вокзалу вашему среди людишек потолкались. Посмотрели, что да как, вдруг пригодится для дела. Случайно разговор городового с железнодорожником путейским послушали, краем уха. Не знаю, зачем городовой с ним делился, но что услышал, то и говорю. Говорил городовой, что сегодня облава должна быть в Чулковской ночлежке. Вы как? С ними дружите? Или нет? Хотите, поможем? Если конкуренты, тогда пусть гибнут?

– Помочь надо, конечно! У нас, как полагается, всё по вотчинам. Наша землица, это Всехсвятское кладбище и три версты вокруг него. У них своя вотчина. Старосту я Чулковского знаю. Там Феня-король нищих, «вожжи» держит. Только как? – ответил удивлённый староста.

– Пошли кого из своих предупредить корешей. Пусть извозного, Ваньку-дутика, наймёт. У того колёсы на резине, вот и слетает по-быстрому на Чулковку. Я плачу, – с этими словами сыщик повернулся к Егор Егоровичу, и подморгнул ему.

Тот поняв движение мысли Евграф Михайловича, положил рубль на стол. При этом жестко и громко припечатав его к поверхности, так что отдельные ватажные испуганно вздрогнули. При этом крякнув, громко сказал:

– Есть дружки-корешки, есть и пирожки, нет корешков – дружков, нет и вкусных пирожков.

– Давай-ка ты, интеллигент, слетай. Предупреди Феню и Чулковских, – сказал староста, в миг обратившись к «Сочинителю».

Тот встал, оделся, взял со стола рубль и быстро вышел. После его ухода вся компания приступила к ужину, разложив на столе нехитрую снедь. Опрокинули по неполному стакану «зелёного змея», староста поочерёдно начал представлять свою ватагу. Начал он с «Иерусалимцев».

– Вот Минька и Финька. Они у нас богомольцами работают. Начинают от Скуратовских двориков и дальше до Кремля. На Косую гору захаживают. Всё обходят, всё видят. Вот «Горюны», Святский и Хлебный. Они свой хлеб ищут на Хлебной площади, Всехсвятском и Рогожинском кладбище, при всех церквях в округе. С ними и невозвращенец – Телега. Калеку нашего кличут Безрукий. Он с мальцом, Васяткой, всё больше при церквях сидит. Сочинитель как придётся. На вольных хлебах. Похоронщики, Доска и Гвоздь всё больше возле кладбищ промышляют. А это Федос-лекарь. Он у нас и ворожбой занимается и подлечить может. Правду по картам скажет, чего бояться, кого опасаться, чем будущее побалует. Вот такая у нас ватага. Иногда с Чулковскими вотчинами меняемся. Чтоб публика не привыкала. А вы по каким промыслам? Какой масти будите? Как на такую дорогу попали?

– Ты же знаешь Санька, старую цыганскую притчу: «Когда Христа должны были распять, одна цыганка пожалела его и украла гвоздь у солдат. «Не во грех тебе кража сия», – сказал Христос, – и детям и правнукам твоим, не во грех…» С тех пор сколько себя помнят, столько и воруют цыгане». Так и мы с Кротом, сколько себя помним столько и воруем. Сидеть не сидели, Бог миловал, но рядом с тюрьмой-каторгой бывали не раз. Кровью не промышляем, людей не режем, а вот что где плохо лежит взять не против. Как говорится, «краденое завсегда дешевле купленного». Приглядимся. Мы на все руки мастаки. А случайно, такого Скуратовского трактирщика Агея не знаете? – спросил Тулин.

– Как не знать, знаем. Трактир у него хороший, на Орловском тракте. Так и зовётся «Орловский тракт». Люди всякие у него бывают. С деловыми знается. А вам откуда он известен. – осторожно уточнил староста ватаги.

– Было дело, – уклончиво ответил сыщик и задал новый вопрос. – Ну а в городе кто верховодит? Надо нам у хозяина спросить разрешение на дела в городе. Кого можно разуть, раздеть, а кого не надо пока. Как бы не на ту дорогу ни стать? Врагов не нажить!

Староста помолчал, подумал и ответил:

– Это нам не известно. Мы вот дань платим Агею. Кому он платит, не знаю. А может и никому не платит. Похоронщики один день в неделю работают у него, бесплатно. Как-то так. Больше не знаем ничего, да и знать не нужно.

– А богатеев-толстосумов у вас много с капиталом? – опять спросил сыщик.

– Есть в достатке. Ломовы самоварное дело держат. Белобородовы сахаром торгуют. Трухины торговый дом держат. Ермолаевы мануфактуру имеют. Васильковы кожу продают. Баташевы пряниками и самоварами торгуют. Много их всех, не упомнишь.

– А как с убийствами, грабежами? Весело ли живёте, – поинтересовался Кротов.

– Так-то у нас город спокойный. Народ говорил, что на дорогах между Калугой, Орлом и Тулой шалили месяца два назад дюже сильно. Народ раздевали, грабили, убивали. Шалил кто-то, но кто – не известно. Говорили, что свидетелей нет, убивали всех. Вот может это и был, как ты Шило сказал, Ерш с подельниками. Мне не ведомо. Сегодня вот Ерусалимец ходил по дорогам и труп видел, если конечно не брешет с пьяных глаз. Среди кустов изо льда рука торчала на речке Рогожне, в урочище. Подходить не стал, а то полицейские свалят на него. Тогда на каторгу. А может и показалось. – ответил староста.

Сидели за ужином долго. Оба штофа были почти выпиты. Сыграли несколько карточных партий в любимого в народе «дурака». Вернулся «Сочинитель» из Чулковской слободы. Рассказал, что предупредил старосту из Чулковки. Он вначале не поверил. Но всё равно все незаконные вещи спрятал, от греха по дальше. Некоторые людишки, имеющие проблемы с законом из ночлежки ушли. «Сочинитель» подождал. Действительно, через половину часа после его приезда нагрянули жандармы с полицией. Чем дело закончилось он не знал, так как сильно замёрз и решил не дожидаться конца этой истории. «Сочинителю» налили большой стакан корчмы, который он выпил одним махом. Староста ещё с большим уважением посмотрел на Евграфа. В ходе пьяных бесед, сыщик узнал много нужной и полезной информации. Спать легли поздно, ближе к полуночи. Евграф и Егор Егорович спали по очереди. На друзей надейся, да сам не плошай.

Встав утром, сыщик вышел в коридор и начал делать разминку «у-чинь-ши», так, как его учил китаец. Заключалась она в растирании рук, разных частей тела, постукиваниях, подпрыгиваниях, растяжках и неуклюжих попытках подражании движениям различных животных. Конечно до мастера Чан, ему было как вороне до павлина, но он дал себе зарок научиться этому искусству. Опять же, после вчерашнего выпитого, это было очень нужно. Когда он уже подходил к концу своих занятий, то заметил, что некоторые проснувшиеся жители ночлежки с изумлением смотрят